Неточные совпадения
— Их ученые, историки нередко заявляли, что славяне — это удобрение, грубо говоря — навоз для
немцев, и что
к нам можно
относиться, как американцы
относятся к неграм…
К немцам относились снисходительнее, прибавляя, однако, в виде поправки: «Что русскому здорово, то
немцу смерть».
Но этот анекдот я уже давно слышал, и даже вполне уверен, что и все господа офицеры знают его наизусть. Но они невзыскательны, и некоторые повествования всегда производят неотразимый эффект между ними.
К числу их
относятся рассказы о том, как офицер тройку жидов загнал, о том, как русский, квартируя у
немца, неприличность даже на потолке сделал, и т. д.
« — Быть или не быть — вот в чем вопрос. Что доблестнее для души: сносить удары оскорбительной судьбы, или вооружиться против моря зол и победить его, исчерпав разом! Умереть… уснуть!..» Нет, это не выходит, холодно: это не задушевно — не правда ли? —
отнесся он
к немцу.
— Но разве актеры не так же свободно создают?.. Один играет роль так, другой иначе — не правда ли? —
отнесся студент
к немцу.
— А который час? —
отнесся он, зевая,
к немцу.
Физиономия эта была для Журавки самой несносной обидой, ибо по ней его беспрестанно принимали за
немца и начинали говорить с ним по-немецки, тогда как он
относился к доброй немецкой расе с самым глубочайшим презрением и объяснялся по-немецки непозволительно гадко.
— Да что ты, Мильсан, веришь русским? — вскричал молодой кавалерист, — ведь теперь за них мороз не станет драться; а бедные
немцы так привыкли от нас бегать, что им в голову не придет порядком схватиться — и с кем же?.. с самим императором! Русские нарочно выдумали это известие, чтоб мы скорей сдались, Ils sont malins ces barbares! [Они хитры, эти варвары! (франц.)] Не правда ли, господин Папилью? — продолжал он,
относясь к толстому офицеру. — Вы часто бываете у Раппа и должны знать лучше нашего…
Спенсер о парижских позитивистах меня совсем не расспрашивал, не говорил и о лондонских верующих. Свой позитивизм он считал вполне самобытным и свою систему наук ставил, кажется, выше контовской. Мои парижские единомышленники
относились к нему, конечно, с оговорками, но признавали в нем огромный обобщающийум — первый в ту эпоху во всей философской литературе. Не обмолвился Спенсер ничем и о
немцах, о тогдашних профессорах философии, и в лагере метафизиков, и в лагере сторонников механической теории мира.
Пикантно и то, что"Жертва вечерняя"был одним из первых моих романов переведен
немцами, под заглавием"Abendliches Opfer", и в тамошней критике
к нему
отнеслись вовсе не как
к порнографической вещи.
Члены русской корпорации жили только"своей компанией", с буршами-немцами имели лишь официальные сношения по Комману, в разных заседаниях, вообще
относились к ним не особенно дружелюбно, хотя и были со всеми на «ты», что продолжалось до того момента, когда русских подвергли остракизму.
На лекциях Васильева он слушал, сложив ручки на животе а восторженно-влюбленным взглядом следя за профессором, восхвалял Васильева в глаза и за глаза, ругал
немцев, будто бы травивших Васильева,
К нам, остальным суб-ассистентам, Васильев стал
относиться все холоднее.
Вместо него похвалами упивался Бруни.
Немец ловил каждое слово, сиял, хлопал в ладоши и застенчиво краснел, точно похвалы
относились не
к учителю, а
к нему.